в руках, якобы увлеченные чтением, именно
  ту книгу, которая хуже всего шла. И не сразу откликались на вопрос
  покупателя, не сразу могли оторваться от чтения - так оно их захватило, так
  потрясло и увлекло.
   Знал этот прием Евлентьев, сам нередко его использовал, когда приходилось
  торговать не в электричке, а с лотка.
   Самохин пересек сонную площадь, свернул направо и, оставив позади
  многоэтажную развязку, помчался по Нижней Масловке, мимо Ваганьковского
  кладбища, мимо международного центра имени проходимца Хаммера, мимо Белого
  дома правительства - и на Кутузовский проспект. Теперь ему предстояло без
  единого поворота проехать около сотни километров.
   Время от времени Самохин тяжело, с надрывом вздыхал, даже тяжкий стон
  прорывался в этих его вздохах. Не то вспоминал что-то неприятное, гнетущее,
  не то состояние его организма после загульной ночи было таким уж тяжким, что
  эти вздохи и стоны прорывались наружу невольно, сами по себе.
   - Тяжело? - спросил Евлентьев, не выдержав молчания.
   - И не спрашивай, старик, и не спрашивай... Как никогда. Ты не поверишь -
  как никогда.
   - Перебор?
   - И перебор тоже.
   - А что еще? - спросил Евлентьев, почувствовав возникшую вдруг
  легкость-он понял, что может спрашивать у Самохина все что угодно, а тот уж
  пусть решает, на какой вопрос отвечать, на какой не следует. - Ушла женщина?
  Обидел начальник?
   Кончились деньги? - Евлентьев с улыбкой