сло отвратительной водкой, а у его
  ног стояла бесформенная сумка с товаром, который никто не хотел брать, а
  если и брали, то только из жалости - уж больно несчастным выглядел продавец.
  Да, не столько продавал он свои книги и шоколадки, сколько просил милостыню.
  И в этом никто из пассажиров не заблуждался. Не заблуждался и сам Евлентьев,
  иначе не пил бы водку спозаранку, смог бы удержаться от дарового угощения.
   - Да ты садись, старик! - воскликнул Самохин, увидев, что его сосед
  поднялся со скамейки.
   Евлентьев сел, подтянул к себе сумку, затолкал ее ногами под сиденье,
  выглянул в окно. Часы на платформе Сетунь показывали девять часов пятьдесят
  две минуты.
   - По тебе не скажешь, что ты на электричках ездишь, - сказал он, окинув
  взглядом нарядного приятеля.
   - А я на них и не езжу! - рассмеялся Самохин. - У меня дача в Жаворонках,
  в основном там я и живу. А машина забарахлила с утра, не пойму даже, в чем
  дело.
   - Какая машина? - спросил Евлентьев, заранее зная ответ и заранее зная,
  что его вопрос будет приятен Самохину.
   - "Мерседес"... Правда, не самой последней модели, но зато новый.
   - Значит, и новые "Мерседесы" ломаются? - усмехнулся Виталий.
   - Старик! Все ломается! Судьбы людские ломаются, а ты о какой-то железке!
  - воскликнул Самохин, но услышал, почувствовал Евлентьев, что вопрос его
  задел приятеля, не понравился тому вопрос. - Главное, чтоб мы не сломались,
  я так думаю! - это уже был