удар, болезненный удар, Самохин явно намекал на
  то, что с Евлентьевым, судя по всему, это все-таки произошло.
   - Ты прав, - кивнул Евлентьев, - я и в самом деле того... Похоже,
  сломался.
   - Нет-нет, старик! Я не это хотел сказать! - Самохин прижал ладони к
  груди, и Евлентьев с какой-то внутренней усмешкой понял, что и ногти у его
  старого приятеля покрыты лаком, приведены в порядок руками умелыми и
  заботливыми.
   - Да ладно тебе, - он махнул рукой не то на слова Самохина, не то на
  самого себя.
   Электричка подошла к станции Фили. Часы на бестолковом угластом здании
  показывали четыре минуты одиннадцатого. Разговор двух старых приятелей
  продолжался около десяти минут. За это время многое изменилось в их
  взаимоотношениях.
   Если когда-то они были на равных, то за эти минуты один поднялся на
  несколько ступенек вверх, второй опустился вниз.
   - Тебе где выходить? - спросил Евлентьев, тяготясь и этой встречей, и
  разговором, который явно становился пустым и обременительным. Впрочем,
  тяготил он, похоже, одного лишь Евлентьева. Самохин оставался оживленным,
  говорливым и, кажется, готов был продолжать беседу до бесконечности.
   - На Беговой выйду... Мне надо на Пушкинскую, там моя контора.
   - Что за контора? - без интереса спросил Евлентьев, незаметно трогая
  ногой сумку под сиденьем. Эта поездка для него оказалась пустой - кроме
  одной книги и двух шоколадок,