красоток с загорелыми ягодицами.
   Некоторые покупали, иные просто совали в карман престарелой коробейницы
  тысчонку-вторую. Бабули этого как бы не видели, только чуть заметный кивок
  говорил о том, что они приняли подношение, но прожитая жизнь, когда-то
  пристойная профессия не позволяли им откликнуться на милостыню более
  благодарно.
   А вернувшись вечером в голодноватые квартирки, рыдали, увидев по
  телевизору, как какая-то косорылая депутатша убеждала их в том, что жизнь
  улучшится, когда вымрут старики, и тогда все выжившие женщины страны смогут,
  как и она, летать в город Париж делать прическу. А еще как-то
  сипловато-смугловатая старуха с сальными волосами убеждала их, что Берлин в
  сорок пятом брали негодяи и подонки, забывшие о праве фашистов на
  собственное достоинство.
   Иногда в вагон вдруг вваливалась компания пожилых людей, увешанных
  орденами и медалями всех стран и народов Европы, победители самой жестокой
  войны человечества. Медали звякали на заношенных пиджаках пустовато и
  обесчещенно. В руках у мужичков были музыкальные инструменты. Войдя, они
  располагались у тамбура и, повинуясь незаметной команде одного из своих
  товарищей, начинали исполнять на трубе, аккордеоне, барабане, свистульке
  мелодии своей победы...
   "Пусть ярость благородная вскипает, как волна, - идет война народная,
  священная война..." И каменели лица у сонных пассажиров,