к, серый, грохочущий на рельсовых
  стыках поток жизни.
   От Самохина в черном пальто, от его длинного белого шарфа, от непокрытой
  головы дохнуло другой жизнью. Дохнуло и опасностью. Эту опасность Евлентьев
  чувствовал все острее, но гасил, гасил в себе настораживающие мысли и
  ощущения.
   Что делать, обычно так и бывает - человек, которому опостылела его жизнь,
  готов все перемены считать счастливыми, ко всяким он стремится в ожидании
  удачи, пусть хоть какой-нибудь, самой хиленькой.
   Вернувшись в очередной раз на Белорусский вокзал, Евлентьев вскинул на
  плечо чуть полегчавшую сумку и двинулся домой. Жил он недалеко, на улице
  Правды.
   Пройдя по переходу под Ленинградским проспектом, вышел с противоположной
  стороны, поднялся по мокрым гранитным ступенькам, через полсотни метров
  спустился по таким же ступенькам и оказался у гастронома. С трудом
  протиснувшись в алюминиевые двери, он пристроил сумку у окна, выбрав место
  посуше, не затоптанное покупателями. Купив полкило колбасы, Евлентьев
  зашагал дальше, мимо часового завода, мимо туристической фирмы, которая
  каждый день своими плакатами звала его в дальние страны, завлекая голыми
  телами, голубыми волнами, бутылками, бананами, Багамами. Но взгляд
  Евлентьева всегда невольно задерживался на плакате, изображавшем маленький
  греческий островок, - хотелось ему в Грецию, хотелось. Больше никуда, только
  на этот маленький скалистый