ее заиграла еле заметная снисходительная улыбка.
  Евлентьев не любил эту улыбку по одной простой причине - он считал, что так
  вот может улыбаться только хозяйка, а она действительно была хозяйкой этой
  квартиры. И позволяла ему жить здесь, с ней. У него была комната в общей
  квартире где-то на Юго-Западе.
   Евлентьеву казалось, что не то он ее любит, не то она его, не то оба
  понемножку, во всяком случае, что-то между ними было, теплились какие-то
  отношения. Иногда они прерывались, и было такое ощущение, что прерывались
  они ко взаимному удовольствию. Потом как-то само собой получалось, что
  отношения восстанавливались, возобновлялись, и Евлентьев снова обнаруживал
  себя в этой квартире, а не в той комнатушке на Юго-Западе.
   - Здравствуй, - произнесла, не сказала, а именно произнесла Анастасия -
  она любила, когда ее называли не Настя, а именно Анастасия. Что-то виделось
  ей в этом звучании, что-то грело ее и ласкало. - Что нового в большой жизни?
   - Большая жизнь закончилась, - ответил Евлентьев, не открывая глаз.
   - Что так? - Анастасия пустила дым к потолку, усмехнулась каким-то своим
  мыслям.
   - Большая жизнь рассыпалась на большую кучу маленьких жизней... И
  получилось что-то вроде горы битого стекла, которое годится разве что в
  переплавку... Впрочем, я слышал, что в некоторых чрезвычайно развитых
  странах битое стекло используют для покрытия дорог.
   - И что? - В этом вопросе