ой, что-то с ним случилось. Обычно он
  бывал более уязвим, с первых же ее вопросов заводился и дерзил. А сегодня...
  Затаенно спокоен, сдержан, будто знает что-то такое-этакое...
   Была Анастасия худа, носила обвисшие кофты и свитера, браслеты болтались
  на тонких запястьях, и даже тонкие кольца сережек были ей великоваты. Она
  раздумчиво склонила голову к одному плечу, ко второму, глядя на Евлентьева с
  некоторым недоумением, потом спрыгнула с кресла, ловко попав босыми ногами в
  шлепанцы, и отправилась на кухню. Привычно прогрохотала, переставляя с места
  на место чайник, кастрюлю, сковородку.
   Обычно на такие звуки Евлентьев являлся быстро, даже как-то
  исполнительно.
   Словно это не посуда грохотала, а звучал ее голос, призывно и
  требовательно. Но сегодня Евлентьев на кухню не пришел. Анастасия в кармане
  его куртки нашла кусок колбасы, сделала себе бутерброд, запила холодным чаем
  и вернулась в комнату.
   Оставив шлепанцы на полу, снова забралась в кресло, уселась, скрестив
  ноги так, что голые ее пятки легли одна на другую.
   - Устал? - спросила участливо.
   Евлентьев терпеть не мог этого слова, и Анастасия прекрасно это знала, но
  надеялась этим нехитрым приемом вывести его из себя, вынудить рассказать,
  что с ним произошло.
   Не получилось.
   - Маленько есть, - ответил Евлентьев. Анастасия стряхнула пепел в блюдце,
  помолчала некоторое время, запрокинув голову и глядя в потолок, вздохнула.