здохнула.
   - Ну ладно... Скажи уже наконец, что там у тебя сегодня приключилось.
   - Да так, ничего особенного.
   - А я про особенное и не спрашиваю. Я не хочу знать ничего чрезвычайного,
  из ряда вон, ничего такого, от чего рушатся страны и судьбы... Мне
  чего-нибудь попроще бы...
   - А он циркачку полюбил, - несколько некстати ответил Евлентьев, но
  Анастасия, как ни странно, приняла его слова и даже охотно их подхватила.
   - Это которая по проволоке ходила? Махала белою ногой?
   - Друга встретил, - проговорил Евлентьев.
   - Старого, верного, надежного?
   - В одном дворе жили, в одну школу ходили... Правда, в разные классы.
   - Большим человеком стал?
   - Новый русский.
   - Длинное черное пальто, концы белого шарфа болтаются где-то возле колен,
  в коротких вьющихся волосах серебрятся снежинки, - медленно, нараспев
  проговорила Анастасия, и Евлентьев замер от ужаса - настолько точно
  обрисовала она Самохина.
   Это у нее получалось, она обладала какой-то колдовской проницательностью.
  Не всегда, не во всем, но иногда задавала настолько точный вопрос, что
  Евлентьев замолкал на полуслове, пытаясь понять, что еще она знает о том
  человеке, о том событии, о которых он же ей и рассказывает.
   - Покупает сегодня у меня бабуля шоколадку, - начинал рассказывать
  Евлентьев за ужином. - Обычная бабуля, в пуховом платке, какая-то сумка при
  ней...
   - С костылем? - уточняла Анастасия.