нал.
   А ресторан!
   О, ресторан!
   Попасть в него было непросто даже члену Союза писателей, и требовалось
  некоторое знакомство с распорядителями, официантами, буфетчицами, чтобы,
  созвонившись за несколько дней, выпросить столик на двух человек, на четырех
  человек и оказаться наконец под резными потолками, у громадного камина,
  среди дубовых колонн, украшенных затейливой резьбой прошлых веков.
   Но все кончилось.
   Нет более этого Дома, его подъезд мертв и пустынен, а если и заходят сюда
  иногда неприкаянные писатели, то разве что на гражданскую панихиду по
  безвременно ушедшему собрату, чей портрет с казенными словами сочувствия
  выставлен в темном гулком вестибюле.
   Правда, в буфете подвального этажа можно иногда увидеть забившегося в
  угол красноглазого алкоголика, который помнил другие времена и бывал
  чрезвычайно счастлив, обнаружив в дальнем углу своего прежнего собутыльника,
  тоже кое-что помнящего из тех шумных и счастливых времен, когда они страстно
  и убежденно материли литературное начальство, без устали издававшее
  собственные многотомники, летавшее в Париж с красивыми женщинами, а
  увешанные орденами гардеробщики подавали этим женщинам дубленки и манто. А
  на заснеженной улице Герцена, у посольств Бразилии и Кипра, их поджидали
  машины, в которых сверкающе отражались ночные огни Москвы. Да что машины,
  этих избранных поджидала жизнь недоступная и соблазнительная. И