тонкой кожаной подошве. Осмотрев его мимоходом, Самохин промолчал, видимо,
  его вполне устроил наряд гостя.
   Пройдя по узкому коридору, преодолев несколько ступенек, Самохин и
  Евлентьев оказались в небольшом белом зале, предназначенном, видимо, для
  того, чтобы гости подготовились и прониклись до того, как перед ними
  распахнется сумрачное пространство зала Дубового, высоту и торжественность
  которого подчеркивали узкие витражи, устремляющиеся ввысь на два-три этажа.
  Где-то там, вверху, в ложах, тоже были расположены столики, обрамленные
  резными колоннами.
   Дубовый зал был почти пуст.
   Настольные лампы, затянутые золотистой тканью, светились призывно, уютно,
  но пока что на их призывы откликнулись всего несколько человек - в разных
  концах зала были заняты не то два, не то три маленьких столика.
   Самохин, похоже, бывал здесь время от времени, потому что, не спрашивая
  никого, уверенно направился к камину, расположенному в полутемной нише, под
  резной лестницей.
   - Прошу, - сказал он Евлентьеву, показывая на двухместный столик, уже
  накрытый, но скромно, чтобы гости могли перекусить в ожидании основных блюд.
  На столе стояла почти забытая бутылка боржоми, водка, хорошая водка, успел
  отметить Евлентьев, и две щедрые, слишком даже щедрые порции осетрины
  горячего копчения, ее белые ломти, кажется, светились в полумраке. Хлеб и
  вазочка с хреном завершали убранство стола.
   - Послушай...