ом
  он живет... Евлентьев не знал. Он не думал об этом. Не было никакой цели.
  Что-то заставило, что-то надоумило. Во всяком случае, утром он долго будет
  рассматривать ключ и не сразу, далеко не сразу вспомнит, откуда он у него. О
  позднем посещении мастерской художника в памяти Евлентьева не останется
  ничего.
   На автопилоте мужик вернулся. Последнее его четкое воспоминание об этом
  вечере - прощание с Самохиным на ступеньках ресторана и название улицы, на
  углу дома - Поварская. Анастасия впустила его в квартиру, снова заперла
  дверь, молча посмотрела на схватку Евлентьева со своей курткой и вздохнула.
   - Что и требовалось доказать, - сказала она, забираясь с ногами в кресло
  перед мерцающим экраном телевизора. Толстый заросший мужик с кудрявыми
  прядями по плечам с серьезным видом рассуждал о странностях отношений
  мужчины и женщины, озабоченно так рассуждал, вдумчиво, но спокойно. В его
  словах ощущался большой личный опыт, можно сказать, наболевшим делился
  мужик.
   - Во телевидение наступило! - хмыкнул Евлентьев, расправившись наконец с
  курткой и забросив ее в угол. - То Белоруссию матерят, то про баб
  треплются...
   Круг замкнулся... Что им белорусы сделали плохого, чем бабы не угодили?
  Ни с теми вместе не хотят, ни с другими...
   И рухнул на диван.
   - Что и требовалось доказать, - повторила Анастасия, не оглянувшись на
  бесчувственного сожителя.
   Евлентьев открыл глаза,