я трубку. - Через
  пятнадцать минут на Белорусском вокзале...
   - Самохин? - спросила Анастасия.
   - Он самый.
   - Пойдешь?
   - Конечно.
   - Ну-ну... Ни пуха ни пера.
   - К черту! - сказал Евлентьев и вышел. Пытаясь закрыть за собой дверь, он
  увидел, что ее придерживает Анастасия. Едва ли не впервые за последние дни
  она смотрела на него серьезно, даже встревоженно. - Ты что-то хочешь
  сказать? - спросил он.
   - Да... Будь осторожен.
   - Ты, наверное, что-то предчувствуешь? - усмехнулся он. Евлентьев с
  радостью отнесся к звонку Самохина, он позволял ему легко, без объяснений
  выйти из дома. Настроение Анастасии он не принял и о предчувствии спросил
  только для того, чтобы уйти легко и быстро.
   - Тревога, Виталик... Не знаю откуда, но во мне тревога.
   - Опять приметы?
   - Да, Виталик, да.
   - Какие?
   - Дурные. Вчера, когда ты с Самохиным гудел, в окно птица залетела...
   - Да, это серьезно, - кивнул Евлентьев. - А что потом сталось с птичкой?
   - Ты не будешь столько пить?
   - Не смогу, Анастасия!
   - Сможешь... Но не надо этого делать... Оставь мне телефон Самохина.
   - Он просил никому не давать.
   - Правильно, не надо никому сообщать его номер, - Анастасия взяла с
  телефонной полки карандаш, сдвинула в сторону плащ на вешалке и, выбрав на
  обоях свободный пятачок, обернулась к Евлентьеву. - Это телефон для
  чрезвычайных случаев... Я не буду звонить каждый раз, когда ты