залась паршивой, то ли годы
  отразились на характере этого продавленного дивана, но только он ни за что
  не хотел раскладываться в тот самый момент, когда в нем возникала
  необходимость, и его приходилось встряхивать, пинать ногами, бить по
  рычагам, пружинам чугунными гантелями. Дело доходило до того, что Евлентьев,
  впав в бешенство, попросту приподнимал и снова бросал его на пол, а диван
  неизменно оставался изогнутым, как человек, которого в самый неожиданный
  момент настиг радикулит. И когда силы Евдентьева заканчивались и он готов
  был улечься на полу, что-то внутри дивана щелкало, он распрямлялся, делаясь
  ровным, гладким и вроде бы даже гостеприимным.
   Утром все происходило в обратном порядке - диван не желал складываться и
  оставался ровным, несмотря на совместные усилия Евлентьева и Анастасии. Он
  напоминал человека, которого гипнотизер положил на две спинки стула - на
  одну спинку затылком, на вторую лодыжками. И вот он лежит на потеху всему
  зрительному залу, неестественно и жутковато...
   Справился Евлентьев с диваном, все-таки победил, преодолел склочный его
  характер и, переведя дух, отправился в ванную. А когда вернулся, свет в
  комнате был погашен и только ночник у изголовья тускло светился в темноте.
  Диван был застелен, подушки взбиты и уложены, а Анастасия лежала под
  одеялом, и ее лицо освещенное ночником, было каким-то
  встревоженно-значительным