что
  убил человека. Все это время он разговаривал с Самохиным механически,
  бездумно, мысли его были там, на лестничном пролете, в Одинцове.
   Он снова и снова прокручивал каждое сказанное там слово, видел движения
  парней, выражения их лиц, снова переживал и собственный страх, и то
  отчаяние, которое охватило его, когда он вырвал из кармана газовый баллончик
  и, не раздумывая, окатил газом всех парней. Конечно, длинному досталось
  больше всех.
   Евлентьев опять увидел его орущий рот и струю газа прямо в этот рот с
  расстояния в десять сантиметров или около того. Да, парень замолчал, он
  больше не кричал, согнувшись пополам, и рухнул у чьей-то двери. Он мог там и
  загнуться, мог, но ведь газ - это не смертельное оружие, это оружие обороны,
  а не нападения, оно не должно убивать...
   - Накладка, старик, - назидательно сказал Самохин. - Явная накладка.
   - Ладно, - повторил Евлентьев. - На сегодня хватит. Мне надо прийти в
  себя.
   Не каждый день человека приходится убивать. Отвези меня домой. Отлежусь,
  а там видно будет. Отвезешь?
   - Хорошо, - легко согласился Самохин. - Пусть так. Я позвоню тебе через
  денек-второй. А? - спросил он, когда Евлентьев промолчал.
   - Позвони, - ответил тот. - Отчего ж не позвонить.
   Самохин тронул машину, быстро выехал со двора на улицу, обогнал
  троллейбус и снова оказался на площади Белорусского вокзала. Они долго
  стояли у светофора, вокруг них плотно