сгрудились машины, это была обычная
  московская пробка, которых в последнее время становилось все больше. С
  наступлением новых времен резко изменились транспортные потоки, и заторы
  теперь возникали даже там, где раньше вообще не было машин.
   Наконец пробка рассосалась, они вырвались на простор, машины как бы
  бросились врассыпную, по нескольким направлениям. Самохин круто взял влево,
  еще влево и выскочил на мост. Тверская здесь заканчивалась и начинался
  Ленинградский проспект. Через минуту он свернул на улицу Правды, въехал в
  чужой двор и там остановился.
   - Не надо, чтобы из окон твоего дома нас видели вместе, - пояснил
  Самохин.
   - Неужели я его все-таки убил? - Евлентьев в упор посмотрел на Самохина.
   Тот некоторое время молчал, глядя прямо перед собой в ветровое стекло,
  потом медленно проговорил, не поворачивая головы:
   - Другими словами, ты мне не веришь?
   - Здесь нет ошибки, Гена?
   - Нет, Виталий. Здесь нет ошибки.
   - Так что... Изменим жизнь к лучшему?
   - Ты уже это сделал, - невесело усмехнулся Самохин. - Правда, первая
  попытка оказалась не совсем удачной.
   Евлентьев поймал себя на том, что ему не хочется выходить из машины, не
  хочется оставаться одному. В машине их было двое, обоих объединяла одна
  тайна, страшная тайна, и только с Самохиным можно было говорить о ней,
  сомневаться, спорить или соглашаться, только с ним и больше ни с кем.
   - Нас двое,