ростенький вопрос "Когда?", он
  отрезал себе все пути отступления. А, впрочем, какого отступления, от чего,
  куда, зачем... Ему предлагали несложную работу, неплохие деньги. Такую
  работу и такие деньги, о которых мечтали миллионы его отощавших
  соотечественников.
   - Прекрасный вопрос! - восхитился Самохин. - Отвечаю - сейчас, на
  Савеловском вокзале. Перед вокзалом площадь, на ней ряд машин, десятка два,
  может быть, три. Мой "жигуленок" ты видел, узнаешь. Подходи и садись на
  переднее сиденье. Жду, старик! - И Самохин, положив трубку, отсек все
  отговорки Евлентьева, если бы таковые у него и возникли.
   Анастасии дома не было, она отправилась за товаром, за завтрашним номером
  "Московского комсомольца", чтобы с утра отправиться на Белорусский вокзал,
  на электрички, которые пойдут в сторону Одинцова, Голицына, Звенигорода,
  Можайска.
   Положив трубку, Евлентьев беспомощно оглянулся. Последнее время он
  ежедневно с утра до вечера общался с Анастасией и так привык к этому, к ее
  мнению, советам, предостережениям, что ему трудно было вот так сразу,
  самостоятельно, в одиночку собраться и выйти.
   Но ничего не оставалось.
   Он собрался и вышел.
   Апрель заканчивался, стояла теплая погода, воздух за день прогрелся и
  просох. Евлентьев отправился в пиджаке, поддев, правда, тонкий свитер. К
  темным очкам он уже настолько привык, что почти не замечал их на собственном
  носу.