мо - не сама картинка, а впечатление:
  матовый пятидесятиграммовый стакан с таблетками. Только впечатление это
  было связано отнюдь не с сумасшедшим домом, а с чем-то таким... с большой
  болью...
   - Ларадол? - машинально спросил он, катая на ладони розовое колесико.
   - Ларадол, - так же машинально ответила медсестра и вдруг окрысилась: - Че
  кобенишься-то? Умный, да? Че прописали, то и жри! И к врачу не забудь,
  склеротик. Тебе в десять назначено.
   - Выходит, я Зайнуллин? - растерялся он. Швабра вытаращила глаза и
  расхохоталась.
   - Ты в туалет ходил? Ну и как там? Какой же ты на фиг Зайнуллин?!
   Петр закусил губу. Действительно, Зайнуллиным он быть никак не мог. Но он
  точно помнил, что к десяти вызывали именно Зайнуллина.
   - Еремин твоя фамилия, - сообщила Швабра. - А доктор в пятнадцатом, налево
  по коридору, - добавила она на всякий случай. - Найдешь?
   Петр нашел. Пусть его называли склеротиком, с этим не поспоришь, но
  дебилом он не был.
   Мужчина с добрыми глазами и беззащитной бородкой "клинышком" отстранение
  перебирал на столе какие-то бумаги.
   - Да? - встрепенулся он. - Проходите, проходите. Вот сюда, пожалуйста.
   Петр бухнулся в глубокое кресло и неожиданно испытал желание остаться в
  нем навсегда - в этом мягком, уютном коконе, который не заставляет
  вспоминать, наоборот, позволяет забыть, отрешиться, плюнуть на все.
   - Как себя чувствуете, Петр Иванович? Что-нибудь беспокоит?