По мере того как кабина поднималась, стал слышен треск на улицах - похоже
  на лесной пожар. Это и был пожар. Москва горела третий месяц. Дома,
  кварталы и целые микрорайоны переходили из рук в руки, от них мало что
  осталось, но их символическая ценность во сто крат превышала материальную.
  Война шаталась по городу, как слепой бродяга: сегодня она была в Кунцеве,
  а завтра могла оказаться в Черемушках.
   Но это завтра будет уже без него. Роговцев знал, что не выживет. Если его
  и заштопают, за дело возьмется следственная группа, а они потрошат почище
  фугаса.
   Санитар лязгнул раздвижной перегородкой и вытолкнул тележку в коридор. Их
  уже ждали. Сосредоточенная женщина взяла у гвардейца какие-то бумаги, а
  мужчина в зеленом халате покатил Роговцева дальше. На этом этаже было
  много народу, но еще больше - дверей.
   Реанимация? Зачем? А если он не выдержит допросов? А сейчас так хорошо...
  тела почти нет. Оно стало ненужным. Дотянуться бы до желтой трубочки и
  незаметно пережать...
   Роговцева ввезли в большую светлую комнату и переложили на стол. Он
  разглядел лица врачей и с тоской понял: его спасут.
   "Помогите, - бессильно подумал Роговцев. - Помогите мне уйти".
   - Не знаю, - сказала женщина гвардейцам. - Пятьдесят на пятьдесят.
   Сбоку что-то зашелестело. Потом звякнуло. Голоса поплыли разведенной
  акварелью. Роговцев мотнул головой и, не открывая глаз, увидел столик с
  сияющими инструментами. Рядом