ягивая пиво, и Пайл рассеянно
  поглядел, как они идут вверх по улице Катина.
   - Да, ничего, - сказал он равнодушно: ведь он был человек серьезный. -
  Посланник крайне встревожен этими гранатами. Было бы весьма нежелательно,
  говорит он, если бы произошел несчастный случай - с кем-нибудь из нас,
  конечно.
   - С кем-нибудь из вас? Да, это было бы неприятно. Конгресс выразил бы
  неудовольствие.
   Почему мы так любим дразнить простодушных? Ведь всего десять дней назад
  он, наверно, гулял по городскому парку Бостона с охапкой книг по Китаю и
  Дальнему Востоку, которые изучал для будущей поездки. Он даже не слышал
  того, что я говорю, - так он был поглощен насущными проблемами демократии
  и ответственностью Запада за устройство мира; он твердо решил - я узнал об
  этом довольно скоро - делать добро, и не какому-нибудь отдельному лицу, а
  целой стране, части света, всему миру. Что ж, тут он был в своей стихии: у
  его ног лежала вселенная, в которой требовалось навести порядок.
   - Его отправили в морг? - спросил я у Виго.
   - Откуда вы знаете, что он умер? - Это был глупый, типичный для полиции
  вопрос, недостойный человека, читавшего Паскаля и так нелепо любившего
  свою жену. Нельзя любить, если у тебя нет интуиции.
   - Нет, я не виновен, - сказал я, уверяя себя, что это правда. Разве
  Пайл не поступал всегда по-своему? Я хотел понять, чувствую ли я хоть
  что-нибудь, но не испытывал даже досады на то,