сын пал смертью храбрых
  за дело демократии". Телеграмму подписал сам посланник.
   - Смертью храбрых? - переспросил я. - А это их не введет в заблуждение?
  Я имею в виду его родных. Ведь миссия экономической помощи с виду не
  похожа на армию. Разве вам дают ордена "Пурпурного сердца"?
   Он произнес негромко, но многозначительно:
   - Пайл выполнял особые задания.
   - Ну, об этом-то мы все догадывались.
   - Но он сам, надеюсь, не болтал?
   - Нет, что вы! - И мне сразу вспомнились слова Виго: "Очень тихий
  американец".
   - У вас есть какие-нибудь подозрения? - спросил атташе. - Почему они
  его убили? И кто это сделал?
   И вдруг я разозлился: как они мне надоели, вся эта свора, со своими
  личными запасами кока-колы, с портативными госпиталями, джипами и орудиями
  отнюдь не последнего образца! Я сказал:
   - Они убили его потому, что он был слишком наивен, чтобы жить. Он был
  молод, глуп, невежда и впутался не в свое дело. Он не имел представления о
  том, что здесь происходит, так же как и вы все, а вы его снабжали деньгами
  и пичкали сочинениями Йорка Гардинга, приговаривая: "Вперед! Вперед!
  Завоюй Восток для демократии!" Он видел только то, о чем ему прожужжали
  уши на лекциях, а наставники его одурачили. Даже видя мертвеца, он не
  замечал его ран и бубнил: "Красная опасность" или "Воин демократии"...
   - А я-то думал, что вы - его друг, - сказал он с укором.
   - Я и был его другом. Мне так