оставила кипятить воду для чая. Совсем как полгода назад.
   - Он говорит, что теперь ты скоро уедешь, - сказала она.
   - Возможно.
   - Он тебя очень любит.
   - И на том спасибо.
   Я заметил, что она стала причесываться по-другому, и ее гладкие черные
  волосы теперь падали прямо на плечи. Я вспомнил, что Пайл как-то выразил
  неодобрение той сложной прическе, которая, по мнению Фуонг, подобала ей
  как дочери мандарина.
   Я закрыл глаза, и она снова была тем, что прежде: шипением пара,
  звяканьем чашки, особенным часом ночи; она снова сулила покой.
   - Теперь он скоро придет, - сказала она, будто я нуждался в утешении.
   Интересно, о чем они говорят друг с другом? Пайл - человек серьезный и
  немало-меня помучил своими лекциями о Дальнем Востоке, где он прожил
  столько месяцев, сколько я - лет. Другой его излюбленной темой была
  демократия, и он высказывал непоколебимые взгляды, основательно бесившие
  меня, на ту высокую миссию, которую Соединенные Штаты выполняют по
  отношению ко всему человечеству. Фуонг же была поразительно невежественна:
  если бы разговор зашел о Гитлере, она бы прервала вас, чтобы спросить, кто
  он такой. И объяснить ей это было бы очень трудно: ведь она никогда не
  встречала ни немцев, ни поляков, имела самое туманное представление о
  географии Европы, хотя ее познания о личной жизни английской принцессы
  Маргариты были куда обширнее моих. Я услышал, как она