а. Если Зайцу было лет двадцать пять, то ей вряд ли больше
  двадцати.
   - Ой, что ж вы делаете, Владимир Степаныч? - запричитала она. - Лешик,
  Лешенька, - присев около Зайца, девушка обхватила его голову, закрывая от
  любых возможных превратностей судьбы.
   - Так нельзя, - наконец решился Ефим. - Его не за что бить. Ты же власть.
   Глаза Кунгуренко стали бешеными.
   - Выйдем, поговорим. - Он дернул журналиста за рукав и потащил на
  лестничную клетку. - Двери не закрывать! - бросил на ходу обитателям. - Мы с
  тобой одна команда? - свистящим шепотом спросил он у Береславского.
   - Нет, - тихо ответил Ефим, мысленно представляя, как и ему сейчас
  врежут.
   Кунгуренко неожиданно успокоился и расхохотался:
   - Ты, наверное, диссидент. Борец за права человека. - Потом, помолчав,
  неожиданно для Береславского, продолжил: - Это, кстати, не худший случай. А
  Зайца ненавижу. Как взгляну на эту заячью морду, хочу задавить.
   - Что он тебе такого сделал?
   - Мне - ничего. К сожалению. Если бы мне сделал - больше бы никому не
  сделал.
   - Так чего ты взъелся?
   - Он шел по групповому изнасилованию. Он единственный совершеннолетний. С
  ним - три малолетки. Девчонку совсем измордовали. Сплошные разрывы. После
  танцев, прямо за Дворцом культуры, на снегу. Пацана ее избили сильно. А как
  суд - все твердят, что Заяц ее не трогал. Все трогали, а Заяц - нет. Даже
  пытался других отговорить. Но не послушали. Прямо орден