орден надо давать.
   - А девушка?
   - Подтвердила.
   - Так может...
   - Не может! - Опер с силой шарахнул кулаком по перилам. - Он все устроил.
  Хитрая падаль! И девчонку запугал. А дядька его отмазывал.
   - Крупная шишка?
   - Не очень. Но из капитанов в старлеи перевел.
   - За что?
   - За зубы Заячьи. Я тогда прямо на суде сказал, что он у меня сядет. И
  подловил через полгода.
   - На чем?
   - Неинтересно. Интересно то, что эта сволочь по полсроку вышла. Так что я
  обязан контролировать условно-досрочников. По должности.
   - Все равно, Володь, так далеко зайти можно. Ты за справедливость, а
  кто-то может ее по-другому понимать. Все равно закон нужен.
   - Скучный ты, Ефим, - вздохнул опер. - Ладно, пойдем с Зайцем пообщаемся.
   Они вошли в прикрытую, незапертую дверь, застав на кухне трогательную
  картину. Заяц сидел на табуретке, прижав к губе мокрое полотенце (Ефим
  отметил, что губа даже не разбита: удар Кунгуренко рассчитал точно). А
  девушка обняла его, прижавшись губами к нерасчесанным зайцевым волосам.
   - Заяц, поговорим? - предложил опер.
   - А у меня есть выбор? - огрызнулся тот.
   - Конечно. Ты же свободный гражданин. Можешь написать на меня жалобу. Или
  рассказать товарищу журналисту историю своей паскудной жизни.
   - Зачем вы так, Владимир Степанович? - заступилась за любимого девушка.
   - Молчи, Ксюшка, - неожиданно беззлобно оборвал ее Кунгуренко. - Пусть
  твой ублюдок сам вещает.