- А что говорить? Сижу дома, никого не трогаю. Вы через день
  заглядываете.
   - Правильно, сука. Не могу чаще. Дел много. А то б каждый день заходил.
  Так мне твоя рожа интересна. Расскажи журналисту, откуда деньги на жизнь
  черпаешь?
   - Я ничего незаконного не делаю.
   - Опять верно. Он, Ефим, свою Ксюшку под любого подкладывает, у кого 25
  рублей есть. Так, Заяц?
   Заяц молчал.
   - Я сама! - вступилась девчонка. - Он меня никогда не заставляет!
   - Не дергайся, Ксюш, - остановил ее опер. - За сутенерство этого урода не
  притянуть. Но я его все равно посажу. Нужно только выждать, пока он свою
  подлую натуру проявит. Слушай. - Он с неожиданным интересом развернулся к
  Ксюше. - А ты-то что в нем нашла? Ведь падаль! Всегда был падаль и будет
  падаль! Ни деловой, ни мужик, ни мент. Никто. Что ты в нем видишь, Ксюшка?
  Ты же не дура! И красивая такая.
   - Я его люблю, - тихо ответила девушка.
   Опер вздохнул и встал.
   - Ладно, девочка. Ты его, конечно, еще разлюбишь. Но как бы поздно не
  было. И не ходи больше к "Березке". Увижу - привлеку.
  
   Ефим бродил с Кунгуренко по подвалам, ресторанам и блатхатам еще недели
  две. Береславский увидел много интересного, но ничего - сверхъестественного.
  Кое о чем догадывался, кое-что видел раньше. Когда опер попытался попугать
  его предстоящим визитом к "крутым", он рассказал ему об одном из первых
  своих детских воспоминаний. Никому не рассказывал, а тут