ой. Она мне нравится. Я привел ее в хорошее
  место, куда ходят хорошие люди. И вдруг мне сыплют пепел в пирожное. Это
  ведь обидно, правда?
   Старший слегка смутился. Действие ему начинало не нравиться. Уж больно
  уверен в себе фраер. Но не хотелось терять лица.
   - Тебя ведь не тронули? Ну и иди себе спокойно, пока не передумали.
   Береславский еще понизил голос. Теперь, чтобы его услышать, шпане
  приходилось напрягаться.
   - А меня нельзя трогать. Разве вы не знаете, что в нашей стране не всех
  можно трогать?
   - Ты мент, что ли? - не выдержал главный Ефимов обидчик.
   Ефим даже глазом в его сторону не повел. Он разговаривал только со
  старшим. С "мелочью" не общаемся. Правой рукой он сжимал в кармане
  пепельницу. Это, кстати, старшего сильно напрягало: вряд ли он ожидал
  пистолета, - в те годы редкость, - но рука противника в кармане - всегда
  неприятно. Однако главное, что напрягало старшего, - полная непонятность
  врага. На том и строился весь расчет.
   - Вы похожи на разумного человека, - сомнительно польстил Ефим старшему.
  - Я думаю, вы справедливо разберетесь в ситуации.
   - А если не разберемся?
   - Это будет ваше решение, - загадочно улыбнулся Ефим. Он уже не боялся
  парней. Артист боится только до выхода на сцену. На сцене же артист живет.
  Береславский уже и сам отчасти верил в свою принадлежность, может, к КГБ,
  может, к еще какой-то тайной, но могущественной структуре.