ем.
   Ефим согласился. Он окончательно потерял голову. Позвонил только маме,
  предупредил, что останется у друга в общаге.
  
   Квартира оказалась роскошной. Комнаты три, а может, и четыре. Потолки
  высоченные! Очень удивительно после Ефимовой "хрущобы". Поверху - у самого
  потолка - лепнина.
   Все поражало Ефима. Но больше всего - известие, что тетки нет, и сегодня
  уже не будет: уехала к сестре в Подольск, с ночевкой.
   Береславский ничего не понимал. Поэтому с удовольствием отключил голову,
  предоставив все судьбе.
   Наташа напоила его чаем с домашним вареньем. Потом включила
  стереомагнитофон с огромными катушками и здоровенными, подвешенными к
  потолку, колонками. Живут же люди!
   И пригласила Ефима на танец.
   "Битлы" пели что-то нежное, Ефим обнимал свою Гюльчетай. Она мягко, но
  четко очертила круг, доступный для его рук. Он не был слишком широк.
   - Ты что, влюбился в меня? - наконец спросила она.
   Береславский терпеть не мог литературных штампов, но, заглянув в ее
  глаза, не вспомнил ни одного эпитета, кроме "бездонные".
   - Похоже, - внезапно охрипнув, ответил он.
   - А раньше не влюблялся?
   - Много раз, - честно ответил он. И честно же поправился: - Так - ни
  разу.
   - Подожди меня, - прошептала Наташка, даже не дождавшись конца танца.
  Вернулась минут через пять, в желтом махровом халатике, под которым не было
  ничего.
  
   ...Ефиму весь день суждено было удивляться.