огда не казались. Во дворе было
  даже место для линейки: летом по утрам местный энтузиаст поднимал флаг на
  самодельном флагштоке и делал с детьми зарядку. Здесь же пацаны гоняли в
  футбол, а девчонки, в теньке, на скамеечках, установленных под большими,
  разросшимися тополями, нянчили кукол, большей частью тряпичных, самодельных.
   Двор с трех сторон ограничивался тремя двухподъездными домами, а с
  четвертой стороны - вышеупомянутыми сараями. В них жильцы хранили дрова:
  горячую воду получали после дровяной колонки в ванной. У некоторых в сараях
  была живность: утром там орали петухи, у многих были кролики, а у Калмычихи
  даже жила настоящая свинья.
   Отец Витьки Светлова держал в сарае мотоцикл, поэтому около него на
  мальчишечий вкус всегда пахло особенно хорошо. Но дело не в том, что
  хранилось в сараях. А в том, что сараи были чертой, отделявшей мир Ефима от
  неведомого. И в том, чужом мире творились непонятные, а иногда страшные
  вещи. Именно оттуда пришел дворовой силач Шура со страшным, окровавленным
  лицом и с большой дырой вместо двух передних зубов. И именно в ту сторону
  кивали местные бабки, если утром у какого-нибудь сарая оказывался сбитым
  замок, а кроликов становилось намного меньше (кстати, кролики никогда не
  исчезали поголовно: беспредел в том мире не поощрялся). "Тюремщики чертовы",
  - щерили бабки беззубые рты. "Что ж поделать, сто первый километр..." -
  печально вздыхала