согласием и
  крикнул:
   - Маня, заходи!
   Маня вошла. И, тупо глядя под ноги, остановилась у двери. Ефим не
  придумал ничего лучше, как с досады метнуть в нее подушкой. Маня вышла.
   Атаман ничуть не смутился. Но жизнь у Береславского настала сложная.
  Отрядом явно рулил не он. И уж точно не воспитательница предпенсионного
  возраста. И даже не Француз, сильно загруженный общелагерными делами. Ефим
  понял, что "погоняло"* у пацана появилось не случайно.
   В отряде, кстати, был единственный мальчик, который каждое утро
  здоровался со взрослыми, не сквернословил и даже не курил. Ефим еще подумал,
  что не все они такие конченные. Но через пару дней подъехал к воротам
  милицейский ярко-желтый "луноход" и вежливого мальчика забрали. Оказалось,
  он был под следствием, и теперь ему светило от трех лет и выше по 117-й
  статье*.
   Атмосферка сгущалась. Ефим не любил проигрывать, и Атаман любил
  побеждать. Причем все делал так, что не придерешься. Скажем, утром исчезли
  туфли Береславского (он спал тут же, в спальне воспитанников). Дурацкая
  ситуация - полдня ходить по лагерю босиком.
   Потом туфли нашлись. На крыше. Когда Ефим лез за ними, детишки разве что
  не улюлюкали.
   Но уже через неделю ситуация изменилась. Она менялась постепенно, но
  радикально. Береславский не совершил никаких педагогических открытий. Он не
  подлаживался под ребят. Не жаловался Французу. Не искал компромиссов.