морщинистое, да редкие короткие волосы в седине.
   Все в нем не удалось. Даже седина не благородная, а какая-то сивая. Чего
  с ним теперь делать? Если б не мгновенно пронзившая сердце жалость - не к
  этому опустившемуся урке, а к тому одинокому пацану, - их сложно было бы
  представить вместе.
   - Нагляделся? - зло спросил Атаман.
   Тон ничего хорошего не предвещал, но Ефиму вдруг стало легче. Атаман
  никогда не был подарком. И тогда, и сейчас. Значит, судьба.
   - Ты откуда такой красавец?
   Атамана передернуло:
   - Останови, я вылезу.
   - Бедный, но гордый...
   - Останови, сука!
   Ефим ударил по тормозам, прижал машину к бордюру. Резко развернул,
  насколько позволяло спортивное сиденье, свое грузное тело.
   - Меня нельзя так называть! Ты забыл?
   - Ударишь инвалида?
   - Легко! Ты такая же дрянь, как и в детстве.
   - А что ты обо мне знаешь? - зашелся Атаман. - Ты вылечился и пошел в
  институт. А я - в зону. С четырнадцати лет!
   - Ты тоже мог в институт.
   - Не мог! Там другие институты!
   - В лагерь случайно не попадают.
   - Вы суки! Все суки! Суки! - С ним случилась истерика. Он забился в
  судороге. Слезы потекли, почему-то из одного глаза. Сведенный рот
  полуоткрылся, оттуда исходило то ли шипение, то ли стон.
   Ефим изловчился и с левой врезал старому другу по морде. Голова
  дернулась, глаза остекленели, но через несколько секунд приступ прошел, и он
  начал приходить в