аняющих аромат по всей округе.
   Главное, Феликсу вспоминалось ощущение радости, наполняющей его ликующую
  душу состоянием влюбленности. И именно сейчас в его сознании возродились эти
  воспоминания и душа наполнилась безмятежным покоем.
   Значит, жизнь далеко еще не так грустна, значит, все еще не так уж и
  плохо. Значит, может еще что-то его радовать.
   - Внучек, купи, родненький, яблок, - услышал он невдалеке тихий голос. -
  Они с виду неказистые, а так вкусные, сладкие.
   Возле ящика, покрытого газетой, на котором теснились маленькие, на самом
  деле невзрачные яблоки, стояла сгорбленная под тяжестью лет старушка. На вид
  лет семидесяти, а то и больше. Лицо покрыто сеткой морщин и напоминало
  чем-то ее же яблоки.
   Феликса поразили ее глаза. Они светились какой-то вселенской добротой.
  Видавшие виды натруженные руки теребили дряхлый, весь заплатанный передник.
  Сердце Феликса защемило. Видно, не до конца еще покрылось каменной коркой.
  Видно, не до конца еще охладело оно из-за банальной и скорбной реальности
  бытия.
   Сколько развелось сейчас вездесущих попрошаек?
   Не так давно Феликс имел христианскую привычку подавать нищим по мере
  возможности. Но в последние годы их стало буквально немерено и вели себя они
  все наглей и надоедливей. Их поведение его бесило, и, изменив своей прошлой
  привычке, он часто ограничивался грубым, медвежьим рыком или пресловутым:
  "По пятницам не подаю!"
   Феликс понимал, что не всем удалось "вписаться" в новую действительность.
  Он читал о смерти