потом пищу искал. Только недолго ему пришлось с ним нянчиться: улетел
  голубь-то.
   Лишь спустя полгода, когда Ривас научился немного говорить
  по-русски, он рассказал нам про свои страхи, когда очутился один в
  лесу. Огни светлячков казались ему глазами тигров. А голубя он поймал,
  чтобы съесть, если не скоро отыщет своих.
   Настроение у всех было приподнятое. Новая обстановка как-то
  увлекала. Тут же нам показали "клумбу", которую партизаны сделали из
  светящихся гнилушек. Радистка Лида успела уже прицепить крохотную
  гнилушку к волосам. Она светилась, как драгоценный камень.
   "Пусть пока порадуются", - думалось мне. Я-то хорошо знал лесную
  "поэзию" с комарами, сыростью и тлеющим костром.
   Через два дня мы приняли еще одно звено парашютистов.
   Самолет высоко пронесся над нашими кострами. Костры горели так
  ярко, что осветили и пролетавший самолет и тучи на небе.
   Увидев сигналы, самолет ушел в сторону, развернулся и снова
  показался уже на высоте трехсот метров. От него стали отделяться ясно
  различимые в огненных отсветах купола парашютов. Их ветром сносило в
  сторону.
   Неожиданно над самыми кострами, на высоте не более восьмидесяти
  метров, один за другим раскрылись два парашюта. Один парашютист
  приземлился прямо около костра. Немного поодаль упала на бревна
  прилетевшая к нам медицинская сестра Маруся Шаталова. Она сильно
  ушибла