ьи по мере
  "развития демократических процессов" становились все более и более
  агрессивными. В том числе и мой замполит.
  
  Вечером 19 августа он в сопровождении особиста пришел ко мне домой и
  положил на стол бумагу, которую собирался отправить по ВЧ в Государственный
  комитет по чрезвычайному положению. Бумага заверяла ГКЧП в полной поддержке
  его политики всем личным составом полка и была уже подписана им и
  начальником штаба, однако первой подписью значилась моя.
  
  Это была явная инициатива, так как никаких команд сверху не поступало. Я
  долго колебался, но инстинкт военного, бездумно принимающего любой маразм
  вышестоящего командования (а в членах ГКЧП, как вы помните, был и министр
  обороны), сработал четко. Я подписал эту бумагу, и через двадцать минут она
  ушла в Москву.
  
  О том, что делалось в столице, мы узнавали от "вражьих голосов", которые
  офицеры, уже не таясь, слушали на рабочих местах. Замполит метался по
  батальонам в попытках навести политический порядок, но, после того как два
  комбата в довольно грубой форме послали его очень далеко, скис и не выходил
  из своего кабинета до самого подавления путча. Я же понял одну истину: тот
  политический маразм, в состоянии которого каждого из нас держали со
  школьной скамьи, переполнил всеобщую чашу терпения. Своих начальников
  младшие офицеры