был курсантом. Нам тогда помогло то, что в ЖЭКе не отличали солдата от
  курсанта, и для них я выглядел отслужившим положенный срок бойцом,
  вернувшимся домой после демобилизации.
  
  В квартире все было так, как и десять лет назад, когда я последний раз
  заходил к отцу. Тогда мы просидели весь вечер вдвоем, обсуждая дальнейшие
  перспективы моей службы и его гражданской жизни. Перед выходом в отставку
  он получил дачный участок и собирался построить зимний домик, чтобы
  поселиться на природе. Он даже показывал мне эскизы домика, искренне
  огорчаясь моему равнодушию. А через неделю умер от обширного инфаркта на
  этом самом дачном участке. Приехав на похороны, я так и не смог пойти туда
  где еще неделю назад слушал его полные юношеского оптимизма планы на
  будущее.
  
  На оформление документов в военкомате и получение паспорта ушли две недели,
  которые я провел лежа на диване, бездумно глядя в телевизор и читая газеты.
  Жрать в Москве, кроме хлеба и плавленых сырков, было нечего, но страна была
  полна надежд на то, что самое страшное уже позади и теперь всех ждет новая
  буржуазная жизнь с колбасным изобилием и равными возможностями.
  
  Получив наконец паспорт и военный билет (в военкомате начальник отделения,
  курирующего офицеров запаса, взглянув на статью, по которой я был уволен,
  вопросительно посмотрел