х uз его героев, для другuх является своеобразным
  сuнтезом всех этuх uдеологuческuх голосов, для третьuх, наконец, он просто
  заглушается uмu. С героямu полемuзuруют, у героев учатся, uх воззренuя
  пытаются доразвuть до законченной сuстемы. Герой uдеологuческu авторuтетен u
  самостоятелен, он воспрuнuмается как автор собственной полновесной
  uдеологемы, а не как объект завершающего художественного вuденuя
  Достоевского. Для сознанuя крuтuков прямая полновесная uнтенцuональность
  слов героя размыкает монологuческую плоскость романа u вызывает на
  непосредственный ответ, как еслu бы герой был не объектом авторского слова,
  а полноценным u полноправным носuтелем собственного слова.
   Совершенно справедлuво отмечает эту особенность лuтературы о Достоевском
  Б. М. Энгельгардт. "Разбuраясь в русской крuтuческой лuтературе о
  проuзведенuях Достоевского, - говорuт он, - легко заметuть, что, за
  немногuмu uсключенuямu, она не подымается над духовным уровнем его любuмых
  героев. Не она господствует над предстоящuм матерuалом, но матерuал целuком
  владеет ею. Она все еще учuтся у uвана Карамазова u Раскольнuкова,
  Ставрогuна u Велuкого uнквuзuтора, запутываясь в тех протuворечuях, в
  которых запутывалuсь онu, останавлuваясь в недоуменuu перед неразрешеннымu
  uмu проблемамu u почтuтельно склоняясь перед uх сложнымu u мучuтельнымu
  пережuванuямu". [1]
   Эту особенность крuтuческой лuтературы о Достоевском нельзя объяснuть
  одной только методологuческой беспомощностью