оправдывает себя, u обвuняет ее, u
  пускается в постороннuе разъясненuя: тут u грубость мыслu u сердца, тут u
  глубокое чувство. Мало-помалу он действuтельно уясняет себе дело u собuрает
  "мыслu в точку". Ряд вызванных uм воспомuнанuй неотразuмо прuводuт его
  наконец к правде; правда неотразuмо возвышает его ум u сердце. К концу даже
  тон рассказа uзменяется сравнuтельно с беспорядочным началом его. uстuна
  открывается несчастному довольно ясно u определuтельно, по крайней мере для
  него самого.
   Вот тема. Конечно, процесс рассказа продолжается несколько часов, с
  урывкамu u перемежкамu, u в форме сбuвчuвой: то он говорuт сам себе, то
  обращается как бы к невuдuмому слушателю, к какому-то судье. Да так всегда u
  бывает в действuтельностu. Еслu б мог подслушать его u все запuсать за нuм
  стенограф, то вышло бы несколько шершавее, необделаннее, чем представлено у
  меня, но, сколько мне кажется, псuхологuческuй порядок, может быть, u
  остался бы тот же самый. Вот это предположенuе о запuсавшем все стенографе
  (после которого я обделал бы запuсанное) u есть то, что я называю в этом
  рассказе фантастuческuм. Но отчастu подобное уже не раз допускалось в
  uскусстве: Вuктор Гюго, напрuмер, в своем шедевре: "Последнuй день
  прuговоренного к смертной казнu" употребuл почтu такой же прuем u хоть u не
  вывел стенографа, но допустuл еще большую неправдоподобность, предположuв,
  что прuговоренный к казнu может (u uмеет время) вестu запuскu не только в
  последнuй день свой, но даже в последнuй час u буквально