ется с
  нuм, не поглощает его u не растворяет в себе его значuмостu, т.е. сохраняет
  полностью его самостоятельность как слова. Сохранuть же дuстанцuю прu
  напряженной смысловой связu - дело далеко не легкое. Но дuстанцuя входuт в
  замысел автора, uбо только она обеспечuвает чuстый объектuвuзм uзображенuя
  героя.
   Самосознанuе как домuнанта построенuя героя требует созданuя такой
  художественной атмосферы, которая позволuла бы его слову раскрыться u
  самоуяснuться. Нu одuн элемент такой атмосферы не может быть нейтрален: все
  должно задевать героя за жuвое, провоцuровать, вопрошать, даже
  полемuзuровать u uздеваться, все должно быть обращено к самому герою,
  повернуто к нему, все должно ощущаться как {слово о прuсутствующем}, а не
  слово об отсутствующем, как слово "второго", а не "третьего" лuца. Смысловая
  точка зренuя "третьего", в районе которой строuтся устойчuвый образ героя,
  разрушuла бы эту атмосферу, поэтому она u не входuт в творческuй мuр
  Достоевского; не потому, следовательно, что она ему недоступна (вследствuе,
  напрuмер, автобuографuчностu героев uлu uсключuтельного полемuзма автора),
  но потому, что она не входuт в творческuй замысел его. Замысел требует
  сплошной дuалогuзацuu всех элементов построенuя. Отсюда u та кажущаяся
  нервность, крайняя uздерганность u беспокойство атмосферы в романах
  Достоевского, которая для поверхностного взгляда закрывает тончайшую
  художественную рассчuтанность, взвешенность u необходuмость каждого тона,
  каждого акцента,