ть, и это в
  возрасте одиннадцати месяцев! Его речь была замечательна не только тем, что
  в ней отсутствовал местный акцент, но и тем, что была совершенно лишка
  признаков детского лепета. Мальчик не был особенно разговорчив, но когда ему
  все-таки случалось говорить, в его речи слышались элементы, совершенно не
  характерные для Данвича и его обитателей. Необычность эта не относилась к
  тому, что он говорил, или даже к простым идиомам, которые он использовал;
  скорее она относилась к интонации или была связана с теми внутренними
  органами, которые отвечали за формирование звуков. Мимика и выражение лица
  также были замечательны -- прежде всего своим зрелым характером; ибо, хотя
  он и унаследовал от матери и деда отсутствие подбородка, однако ею прямой и
  вполне сформировавшийся нос, вкупе с выражением больших, темных, латинского
  типа глаз придавал ему облик почти взрослого человека со сверхъестественным
  для такого возраста интеллектом. Тем не менее, это ощущение присущего ему
  ума не устраняло чрезвычайной уродливости; было что-то козлиное или звериное
  в его толстых губах, желтоватой пористой коже, грубых курчавых волосах и
  причудливо удлиненных ушах. Очень скоро он начал вызывать еще большую
  неприязнь, чем его мать и дед, и все суждения о нем были пропитаны ссылками
  на прежнюю склонность Старика Уотли к магии, и тем, как он однажды выкрикнул
  ужасное имя "Йог-Сотхотх" посреди кольца камней на холме, держа в руках
  раскрытую книгу, и как содрогнулись холмы от этого крика. Собаки ненавидели
  мальчика, и он всегда