рых
  молодых людей, после которых подозрение как-то само собой падало на его
  дверь; однако, он всегда был в состоянии приостановить расследование при
  помощи страха или используя все те же запасы старинного золота, которые, как
  и при жизни его деда, шли на регулярную и все возраставшую закупку скота.
  Теперь он уже был во всех отношениях зрелым человеком, и рост его, достигший
  среднего для взрослого мужчины уровня, начал постепенно переходить этот
  предел. В 1925 году, когда один из его корреспондентов из Университета
  Мискатоника заглянул к нему, а затем бледный и озадаченный удалился, в нем
  было шесть и три четверти фута.
   Все эти годы Уилбур с растущим презрением относился к своей матери,
  альбиноске, полукалеке, и в конце концов запретил ей сопровождать его в
  восхождении на вершины в канун мая и на праздник Хеллоуин, а в 1926 году
  несчастное создание как-то пожаловалось Мэми Бишоп, что боится своего сына:
  "К сожалению, я не могу сказать тебе, Мэми, всего, что знаю о нем, --
  говорила Лавиния, -- а теперь уж и сама не знаю всего. Уповаю на Господа,
  потому что не знаю, ни чего хочет мой сын, ни чем он занимается".
   В тот раз, во время праздника Хеллоуин, грохот с вершин был сильнее
  обычного, однако внимание людей привлек скорее ритмичный крик множества
  козодоев, которые собрались, по-видимому, у неосвещенного дома Уотли. После
  полуночи вопли их достигли дьявольского апофеоза, наполнив собой все
  окрестности, и только к рассвету они наконец угомонились. Затем они снялись
  и улетели