оставленный из пурпурных колечек, по всем признакам
  представлявший собой недоразвитый рот. Конечности, если не считать
  покрывавшей их густой шерсти, напоминали лапы гигантских доисторических
  ящеров; на концах их находились изборожденные венами подушечки, которые не
  походили ни на когти, ни на копыта. При дыхании существа его хвост и
  щупальца ритмично меняли цвет, как будто подчиняясь какому-то циркулярному
  процессу, появлялись при этом различные оттенки зеленого -- от нормального,
  до совершенно нечеловеческого зеленовато-серого; на хвосте же это
  проявлялось в чередовании желтого с грязноватым серо-белым в тех местах, что
  разделяли пурпурные кольца. Крови видно не было -- только зловонная
  зеленовато-желтая сукровица, которая струйками растекалась по полу.
   Присутствие трех человек, по всей видимости, побудило умирающее
  существо очнуться, оно начало что-то бормотать, не поворачиваясь и не
  поднимая головы. Доктор Эрмитэйдж сохранил записи его речевого творчества,
  однако твердо заявляем, что не было произнесено ни одного слова
  по-английски. Поначалу произносимые слоги не содержали ничего похожего хоть
  на один из известных на Земле языков, однако в конце концов стали появляться
  разрозненные фрагменты, явно заимствованные из "Некрономикона", этой
  чудовищной ереси, в поисках которого существо явно сюда и прибыло. Эти
  фрагменты, как припоминает Эрмитэйдж, звучали следующим образом: "Н'гаи,
  н'гха'гхаа, багг-шоггог, й'хах; Йог-Сотхотх, Йог-Сотхотх..."