ом сомневались, эти ирландцы. Похоже, что она была всего лишь украшением,
  сахарной глазурью на пироге Шредера, а на самом деле он пришел совсем по
  другой причине. Есть люди, которым можно угрожать, и такие, которым никогда
  угрожать нельзя...
   Где-то в темном углу комнаты старые часы монотонно отсчитывали время. За
  запертой дверью, в освещенном красным фонарем коридоре, другая дверь
  которого выходила на улицу, разговаривали двое мужчин, чьи приглушенные
  голоса доносились до бара.
   - Вы сказали, что хотели поговорить со мной, - сказал Шредер. - Ну, мы
  поговорили. Вы сказали, что моя жена будет освобождена невредимой, если я
  приду к вам, не поставив полицию в известность об этой встрече. Я сделал
  все, что вы просили. Я пришел к вам, мы поговорили. - Его слова были
  точными, возможно слишком точными и резкими, благодаря его немецкому
  акценту. - Мою жену освободили?
   Общим у обоих ирландцев были только бороды. Один был темнокожий, как
  будто проводил много времени на солнце, другой - бледный. Первый тоньше
  Шредера, узкобедрый и молчаливый. Второй был маленьким, круглым, много и
  неискренне улыбался, показывая плохие зубы. Худой был прыщавым, с похожими
  на кислотные ожоги шрамами под глазами. Белые шрамы выделялись на фоне
  загара. Глядя в глаза Шредера так, что его пристальный взгляд, казалось,
  проникал прямо сквозь толстые линзы очков промышленника, он нарушил
  молчание.
   - Конечно, мистер