росто видел, как вы стучите по дереву, думая, что этого никто не
  замечает!
   - Я стучу по дереву? Вы видели, как я стучал по дереву?
   - Больше двадцати раз на дню!
   - Вы лжете, мсье!
   Тут в ссору вмешались присутствующие. Послышались голоса: "Полноте,
  господа!", "Мсье постоянный секретарь, успокойтесь!", "Мсье де ля Бэйссьер,
  эта ссора недостойна ни вас, ни Академии!" И лихорадочное состояние охватило
  избранное общество, состояние весьма необычное для Бессмертных. Лишь один
  великий Лустало, казалось, ничего не замечал. Словно не слыша происходящего
  вокруг, он неистово окунал перо в свою табакерку.
   Ипполит Патар выпрямился и стоя на цыпочках кричал, пронзая своими
  глазками старого Рэймона:
   - Он уже всем надоел со своим Элифасом Покойным Сент-Эльм де ля... Дай
  Бог де ля Бокс дю Бублико дю Каравай!
   Рэймон де ля Бэйссьер, несмотря на столь злую и неуместную в устах
  постоянного секретаря шутку, остался хладнокровным.
   - Мсье постоянный секретарь, - сказал он, - никогда в жизни я не лгал, и
  уже не в моем возрасте меняться. Не далее чем вчера, перед торжественным
  заседанием, я видел, как вы прикасались к ручке своего зонтика.
   Ипполит Патар кинулся вперед, и его с величайшим трудом смогли удержать
  от нанесения оскорбления действием старому египтологу. Он кричал:
   - Мой зонт! Мой зонт! Прежде всего я запрещаю вам даже упоминать о моем
  зонте!
   Однако де ля Бэйссьер заставил его умолкнуть, торжественно указав