высокое
  собрание, оказавшее ему честь, приняв в свои члены. Затем, намекнув на
  траур, объявленный недавно в Академии, перешел к описанию заслуг магистра
  д'Аббвиля.
   Он говорил, говорил...
   Рядом с мсье Гаспаром Лалуетом стоял профессор и бормотал сквозь зубы
  слова, которые, как показалось Лалуету, были навеяны длинной речью: "Он
  держится дольше, чем тот!" Д'Ольнэ продолжал говорить, и, казалось, все
  присутствующие, слушая его, понемногу начали вздыхать с облегчением, Стало
  как-то легче дышать, дамы улыбались, словно им удалось избежать какой-то
  страшной опасности.
   Он говорил, и ничто не прерывало его речь...
   Вот он завершил восхваление магистра д'Аббвиля и воодушевился еще больше,
  перейдя от талантов выдающегося прелата к некоторым общим идеям о святом
  красноречии. Д'Ольнэ напомнил о нашумевших проповедях, которые стоили
  магистру д'Аббвилю светских молний, ниспосланных на него за неуважение к
  гуманитарной науке.
   С этими словами новый академик сделал необычно широкий жест рукой, как бы
  желая в свою очередь высечь эту порожденную гордыней и безбожием науку.
   В порыве восхищения, конечно не имеющего ничего академического, но от
  этого еще более прекрасного, так как это шло от моряка старой школы, Максим
  д'Ольнэ воскликнул:
   - Шесть тысяч лет тому назад, господа, гнев Божий приковал Прометея к
  скале! Я тоже не из тех, кто опасается людской ярости. Я боюсь лишь грома
  небесного!
   И едва несчастный