вить страх, подошла к двери и спросила равнодушным
  голосом:
   - Кто там?
   Ответа не последовало. Чувствуя, что девушки ловят малейшее ее движение,
  Ла Сорелли, сделав над собой усилие, сказала очень громко:
   - Есть там кто-нибудь?
   - О да, конечно, есть! - прошептала смуглая Мег Жири, ухватившись за
  газовую юбку Ла Сорелли. - Не открывай! Боже мой, не открывай!
   Но Ла Сорелли, вооруженная стилетом, который всегда был при ней, решила
  рискнуть, она отперла дверь, открыла ее (танцовщицы отступили в ванную, а
  Мег Жири едва дышала: "Мама! Мама!") и смело выглянула в коридор. Он был
  пуст. Газовый свет, подобно огненной бабочке в стеклянной тюрьме, бросал
  зловещий красный отблеск на все вокруг. С тяжелым вздохом Ла Сорелли быстро
  закрыла дверь.
   - Нет, - сказала она, - там никого нет.
   - Но мы видели его! - настаивала Жамме. - Он, должно быть, крадется
  где-нибудь здесь. Я не пойду обратно одеваться. Мы спустимся сейчас вниз
  вместе и вместе вернемся.
   Жамме незаметно прикоснулась к маленькому коралловому пальчику, который,
  как считают, отвращает несчастье. А Ла Сорелли украдкой обвела крест святого
  Андрея на деревянном кольце, которое было на третьем пальце ее левой руки.
   Один известный журналист однажды написал следующее:
   "Ла Сорелли - великая балерина, красивая женщина с печальным, чувственным
  лицом и гибким, как ветка ивы, телом. Обычно о ней говорят, что она "милое
  создание". Голова ее легко покачивается, словно перо цапли,