к родной дочери.
  Что же касается Доз, то он начал чахнуть от ностальгии. Он никогда не
  выходил из дому, живя словно в какой-то мечте, которую лелеял с помощью
  своей скрипки. Много времени Доэ проводил с Кристиной, играя на скрипке и
  что-то напевая. Иногда жена профессора приходила послушать их через дверь,
  тяжело вздыхала, вытирая слезы, и уходила на цыпочках. Она тоже тосковала по
  неяркому скандинавскому небу.
   Энергия возвращалась к Доэ только летом, когда они выезжали в
  Перрос-Герек - часть Бретани, тогда еще мало знакомую парижанам. Доэ
  нравилось смотреть на море, потому что оно напоминало ему родину. Часто,
  сидя на берегу, он играл свои наиболее жалобные мелодии и утверждал, что
  море затихало, чтобы послушать их.
   После долгих уговоров Доэ убедил жену Валериуса позволять ему во время
  религиозных процессий, деревенских праздников играть на скрипке, как он
  делал это раньше, и даже брать с собой Кристину. Крестьяне никогда не
  уставали слушать их. Музыканты отказывали себе в гостинице и спали прямо в
  сарае на соломе, тесно прижавшись друг к другу, как это делали когда-то в
  Швеции.
   Доэ и Кристина одевались соответствующим образом, отказывались от денег,
  которые им предлагали за работу, и не брали пожертвований. Местные жители не
  понимали поведения этого виртуоза-скрипача, который бродил по деревням со
  своей красавицей дочерью, певшей, словно ангел с небес. Толпы людей шли за
  ними из деревни в деревню.