него и в глубине души винил его в том, что здоровье г-на Дарзака не
  улучшалось. В начале зимы профессор начал кашлять, и мы все стали
  уговаривать его взять отпуск и отправиться отдохнуть на юг. Врачи советовали
  Сан-Ремо. Он внял совету, а уже через неделю написал нам, что чувствует себя
  гораздо лучше и ему кажется, будто с груди у него сняли тяжесть. "Я дышу,
  дышу! - писал он. - А уезжая из Парижа, задыхался!" Это письмо г-на Дарзака
  навело меня на размышления, и я не замедлил поделиться своими выводами с
  Рультабийлем. Его тоже весьма удивило то обстоятельство, что г-н Дарзак
  чувствует себя плохо, находясь рядом с Бриньолем, и хорошо вдали от него.
  Это впечатление было у меня настолько сильным, что я готов был последовать
  за Бриньолем, если бы тот захотел куда-нибудь уехать. Этому не бывать! Пусть
  только он покинет Париж - я найду возможность за ним проследить! Но он
  никуда не уехал, напротив: если до этого он бывал у Стейнджерсонов не часто,
  то теперь, якобы желая узнать, нет ли чего от г-на Дарзака, он все время
  околачивался у г-на Стейнджерсона. Однажды он даже ухитрился навестить м-ль
  Стейнджерсон, однако мне удалось нарисовать невесте г-на Дарзака достаточно
  неприглядный портрет лаборанта, и она навсегда прониклась к нему неприязнью,
  с чем я внутренне себя поздравлял.
   Г-н Дарзак пробыл в Сан-Ремо четыре месяца и вернулся практически
  здоровым. Но зрение у него еще не наладилось, и ему приходилось очень его
  беречь. Мы с Рультабийлем решили понаблюдать