орман протянул руку, но тут Тэнси круто развернулась, и на глазах у Нормана случилось нечто невероятное.
   Когда неодушевленные предметы начинают вести себя так, словно в них заронили крупицу жизни, неизбежно возникает мысль о наваждении или мошенничестве. Например, есть такой фокус: карандаш в пальцах вдруг как бы утрачивает твердость, гнется во все стороны, будто резиновый. Магия? Нет, ловкость рук.
   Несомненно, Тэнси притронулась к телефону, однако Норману показалось, что тот внезапно ожил, превратился в жирного червяка и присосался к коже Тэнси на подбородке и чуть ниже уха. А к вою и визгу в трубке, почудилось ему, примешалось утробное урчание.
   Он действовал без промедления: упал на колени и оторвал провод от розетки на стене. Посыпались голубые искры. Оборванный конец провода, извиваясь точно раненая змея, обвился вокруг его запястья, судорожно сжался - и ослаб; Норман брезгливо сбросил его на пол и встал.
   Телефон валялся рядом с ножкой стола. Он выглядел совершенно обычно. Норман пнул его ногой. Он отлетел в сторону. Норман нагнулся и осторожно коснулся его. На ощупь он был таким, каким и положено быть телефонному аппарату.
   Норман посмотрел на Тэнси. Та стояла на прежнем месте, в лице ее не было и намека на испуг. С безразличием механизма она подняла руку, погладила щеку и шею.
   Из уголка рта по подбородку бежала тоненькая струйка крови.
   Ну да, она чересчур сильно прижала трубку и прикусила губу.
   Но он видел...
   Должно быть, он просто не заметил, как Тэнси встряхнула аппарат.
   Какое там "встряхнула"! Он видел.., невообразимое!.
   Невозможное!
   Но разве слово "невозможно" еще хоть на что-нибудь годится?
   На том конце провода была Ивлин Соутелл. Он сам слышал звук трещотки. Так что ничего сверхъестественного. Вот факт, которого нужно придерживаться, в который нужно вцепиться зубами.
   Норман рассвирепел.