я отдельных личностей это, впрочем, совершенно излишне.
   Норман отнял трубку от уха. Слова звонившего никак не вязались с тоном, каким он их произнес. Нужно тренироваться добрых полчаса, чтобы так вопить...
   - Вот что я хочу сказать тебе, Сейлор. Мне наплевать, что вы там решили. Я не собираюсь покидать Хемпнелл. Я буду требовать переэкзаменовки, и тебе известно, почему!
   Норман узнал голос. Он увидел мысленным взором бледное, неестественно узкое лицо с вечно надутыми губами и глазами навыкате под копной спутанных рыжих волос.
   - Слушайте, Дженнингс, - перебил он, - если вы считаете, что с вами обошлись несправедливо, почему вы смолчали два месяца назад, когда были объявлены результаты?
   - Почему? Да потому что ты пустил пыль мне в глаза!
   Как же, прямодушный профессор Сейлор! Теперь-то я сообразил, что к чему. Ты всегда затирал меня, потешался надо мной на конференциях, скрыл, что я могу завалить твой предмет, выбирал для тестов вопросы из тех лекций, которые я пропустил, третировал меня, потому что расходился во взглядах на политику с моим отцом, потому что я не похож на твоего любимчика Бронштейна! Но теперь...
   - Дженнингс, да будьте же благоразумны. В прошлом семестре вы завалили целых три предмета.
   - Ну да, ты везде под суетился. Ты настроил против меня остальных преподавателей, заставил их смотреть на меня как на безнадежного идиота, заставил...
   - И вы утверждаете, что догадались обо всем только сейчас?
   - Да! Меня как осенило. О, ты был хитер, очень хитер.
   Ты задабривал меня, а иногда мог и припугнуть, ты пользовался то кнутом, то пряником. Но стоило мне заподозрить, что тут что-то неладно, как я разгадал твой план.
   Все, все сходится на тебе!..
   - А как относительно того, что перед Хемпнеллом вас отчислили за неуспеваемость из двух других колледжей?
   - Ага! Я знал, что ты был предубежден против меня