,
  Морсфагена и какого-то медика, который считал мне пульс, прищелкивая языком,
  как будто полагал, что именно так и должны вести себя доктора, оказавшись не
  в состоянии сказать чего-либо умного.
   - Ты в порядке, Сим? - спросил Харри. Морсфаген оттолкнул моего стряпчего
  (агента, почти отца) и склонился надо мной. У него было костистое лицо, и я
  видел волоски в его ноздрях.
   - Что случилось? В чем дело? Тебе не заплатят, если не добьешься
  результата.
   - Я не был готов к тому, что обнаружил, - сказал я. - Все просто. И не
  нужно истерик.
   - Но ты кричал и стонал, - запротестовал Харри, втискиваясь между мною и
  генералом.
   - Не волнуйся.
   - Так что ты нашел неожиданного? - спросил Морсфаген. Он был скептиком, и
  по его мнению, я мог встревожиться больше, но никак не меньше.
   - У него нет никаких осознанных мыслей. Там просто огромная яма, и я упал
  в нее, ибо мне не на что было опереться. Очевидно, все его мысли - или же
  большинство их - исходят от того, что мы считаем подсознанием.
   Морсфаген подался назад.
   - Так ты не можешь достичь его?
   - Я этого не сказал. Теперь, когда уяснил, что там есть и чего нет, все,
  надеюсь, будет в порядке.
   Я с усилием сел: комната перестала наконец вращаться у меня перед
  глазами, шестиугольники на стенах и световые пятна замерли. Я взглянул на
  свои часы с картиной Эллиота Гоулда на крышке, высчитывая время, и сказал:
   - С вас примерно сто тысяч кредитов. Положите их на мой