. Его глаза и рот почти совсем утонули в морщинах
  столетнего старца - складках серой мертвенной плоти. Я попытался взглянуть
  на него по-иному, увидеть в нем старика. Но нет, это был ребенок, о чем
  свидетельствовало нечто неистребимо детское, не соответствовавшее
  старческому виду. Он заговорил, и голос его прозвучал как треск папируса,
  разворачиваемого впервые за тысячелетие, а сам он вцепился в кресло и
  сощурил и без того узкие глаза.
   - Это ты, - сказал он, и слова эти прозвучали как обвинение. - Это за
  тобой они посылали.
   Впервые за многие годы я испугался. Понятия не имея, чего именно боюсь,
  испытывал глубочайшую безотчетную неловкость, куда более жуткую, чем Страх,
  который поднимался в моей душе, когда по ночам я размышлял о своем
  происхождении и о том кармашке пластиковой утробы, из которой вышел.
   - Ты, - повторил ребенок.
   - Кто он? - спросил я у сборища военных. Никто из них не поторопился с
  ответом, точно желая удостовериться, что уродец в кресле сказал все.
   Не все.
   - Ты мне не нравишься, - через мгновение заявил он. - И здорово пожалеешь
  о том, что пришел сюда. Уж я об этом позабочусь.
  
  Глава 2
  
   - Такова ситуация, - сказал Харри, откидываясь на спинку кресла. Он
  по-прежнему нервничал. Его ясные голубые глаза явно старались не встречаться
  с моими, а потому с преувеличенным вниманием изучали обои на стенах и
  царапины на мебели.
   Меня же неотступно преследовали