тти Белина сидела, разглядывая темную комнату и смутные
  очертания кукольника и идиота. Ее глаза были широко раскрыты. Она отряхивала
  себя, как будто была покрыта пылью, хотя ничего подобного не было.
   Кукольник затушил Горн, вложил матрицы-диски в папку-идентификатор и
  несколько раз, соблюдая определенные интервалы, дотронулся до ольмезианской
  амебы, после чего та растеклась по Горну и обволокла его тонким слоем слизи,
  который вскоре стал совершенно незаметным. Пертос повернулся и посмотрел на
  кукол. Его лицо было печальным, большие глаза усталыми, как у человека,
  взвалившего на себя непосильную ношу.
   - Мне присмотреть за ними? - спросил Себастьян.
   - Да, - отозвался Пертос. - Я пойду к себе на часок. Потом будем
  готовиться к представлению.
   Себастьян переставил свой стул поближе к куклам.
   Пертос последний раз оглядел комнату и вышел, держа в руках холистианскую
  жемчужину. Пройдя по темному коридору в свою комнату, он опустился на
  постель, изнемогая от страшной усталости, как физической, так и духовной.
  Пертос вовсе не собирался изображать Бога-творца. Он считал себя лишь
  оператором устройства, изобретенного вонопо. А когда пьеса заканчивалась,
  необходимость снова возвращать маленькие живые существа в небытие причиняла
  глубокую душевную боль. Быть Богом, дающим жизнь, уже не доставляло
  удовольствия. Нести смерть хрупким созданиям, которые смотрели на него,
  зная, что с ними собираются сделать, - вот что иссушало